Читать онлайн книгу "Неумирающий снег"
Неумирающий снег
Ирина Уральская
Повесть о строителях социализма, живущих по законам своего времени, романтизирующих действительность. Воспитанные на пропаганде советских плакатов и советской школы, попадая в реальный мир, они не замечают, как рушатся идеалы счастливой жизни, обещанного будущего, и плывут по течению жизни, влюбляясь в романтических героев, на самом деле обычных людей, с теми же задатками соцминимума. Повесть воссоздает колоритные миры коллективного труда и жизни строителей. На самом деле – это повесть в повести. Красной линией проходит настоящий дневник брата Костина Михаила. Память возвращает в путешествия по морям, где описаны будни советского моряка-радиста дальнего плавания. Все трудности рыболовецкого флота. Брат и сестра на самом деле, где бы они ни были, связаны единым воспитанием, единой верой в государственную политику и в советскую действительность, как незыблемую картину мира. Любое сходство героев этой книги с реальными людьми – чудесное совпадение, и автор ответственности не несет.
Ирина Уральская
Неумирающий снег
Часть 1
Обратный отсчет
Горы далёкие, горы туманные, горы.
И улетающий, и умирающий,
Если вы знаете, где-то есть город, город,
Если вы помните, он не для всех, не для всех.
Странные люди заполнили весь этот город,
Мысли у них поперек и слова поперек,
И никуда не выходит оттуда дорог.
песня 70-х, автор Юрий Кукин
1980 год. Ленинград
– Не был ты на хороших танцах в Северобайкальске. Там танцплощадка из досок среди тайги. Там, где росли сосны (все сосны остались на месте), их обнесли досками, выстроив танцпол, огородили железной сеткой – рабицей. Построили под эстраду возвышение по типу летнего театра. Народу тьма-тьмища. ВИА пели замечательные свои, особенные песни, – громко и пламенно говорила девушка, жестикулируя и привлекая внимание прохожих.
Парень глядел ей просто в рот, слушая новое для него. Парень и девушка гуляли по Парку Победы и кормили уток хлебом. В парке много озёр, соединённых мостками, обычные лодки с веслами стояли на приколе, было рано, и билетерши не продавали билетов. Девушка была невысокая, полноватая вниз от талии, а верх был узок и строен.
«Я скроена по принципу Венеры», – хвасталась она иногда, в компании подруг, а те скептически улыбались.
Юбка на ней была по новой моде, ниже колен, средней длины. Мини-юбки семидесятых уходили в прошлое, к великому сожалению парней. Батник на пуговках и стоячий раскидной воротничок с удлиненными концами, она достала в «Пассаже» – в туалетах торговали фарцовщики, конечно с переплатой, зато остромодная вещь. И всё сидело как влитое на девушке.
День был весенний, в парке народу было немного. Обычное хмурое утро воскресного дня. Спортивным бегом занимались многие, и по всем дорожкам виднелись бегуны между деревьев, да дворник с метлой лениво мел дорожки. Дворниками шли работать многие, приехавшие в город, им давали одну комнату в коммуналке. Утром работали, днем учились.
Познакомился Сашка с девушкой на восьмое марта. Друг пригласил к ним в мужскую рабочую общагу девчонок, героически обещая неприкосновенность. В результате Марина оказалась в его постели, но ничего страшного не случилось. Спать негде было, и он предложил свою постель, обещая девушке не трогать ее. Почти не спали, она и он ютились на каркасной сетке, сваливаясь в кучу. Ночь прошла благополучно, хотя был момент, когда Сашке хотелось навалиться всем телом на девушку и задушить ее в объятьях. В благодарность за его терпение, она пошла гулять.
Парень тоже был невысок и совершенно квадратные плечи выдавали в нём работягу, такие со всего Советского Союза приезжали в Ленинград тысячами. Они работали на заводах, на стройках и на всех тяжелых работах.
Лимитчики.
Их не любили исконные жители – ленинградцы и от них «прятали» своих невест, как бы на квадратные метры не заселился такой работяга.
– Слова у песен не все помню, а мелодия вальсовая. «Странные люди заполнили весь этот город. Мысли у них поперек и слова поперек», – она закружилась и запела, двигаясь легко и плавно.
Танцевальные тренировки не прошли даром, да и природная гибкость и подвижность украшали девушку.
– Народу на этих танцах, поверь, страшное количество. Запах хвои. Сопки невдалеке. Кавалеры разных мастей: солдаты, студенты, рабочие со всех республик – практически одна молодежь. Согласись, на ленинградских дискотеках всегда парни вялые, девок полно, им всё скучно. А здесь, извини, шевелиться надо было, иначе без дамы останешься. Причем нравы царили вольные, практически всё позволено, и груди казались у всех четвертого размера за неимением других, – сказав, Марина счастливо и стеснительно засмеялась.
– Это я репортаж с места событий веду. Да, если я не хотела становиться женщиной – так и не стала. Тут поверь, страшно, Сашка, бывает… Как посмотрела вытравленного младенца на окошке в банке – как в кунсткамере… Ручки и ножки есть, три месяца всего, а человек. Даже видно, что мальчик. Усё. Крест на пузе – на подружку свою, Ольку, смотреть не могла. Вытравила… Перец, кажется, с водкой пила и грелась, на ведре сидя. В ведро тоже что-то кладут, что-то пьют. Ну их!..
А Байкал до чего прозрачен и холоден, камушки видать. Да, банально, это во всей литературе написано – «камушки видать»… А иногда ничего не видать… Волны, как собаки, холодные, мелко и пена, пена… дно – галька одна… Ветрище как задует, и – ни одного кораблика… Вечность рядом… руку протяни и потрогай, как время остановилось, как в космосе. Ни души, бывает, на берегу.
Они еще погуляли, и, видя Сашкино невнимание к ее рассказам, она сказала: «Пока и до встречи», уже зная, что к нему она более не придет, никакой романтики в парне. Корявое, суровое лицо правильного комсомольца. Ни искринки в глазах. Как тукнутый по башке. Молчит и молчит.
А Сашка надумал жениться: «Предложу ей руку и сердце – растает и как миленькая забудет и про Байкал, и про танцы. Будет борщи варить. В общаге комнату дадут, он на хорошем счету, непьющий, серьезный. Деньги хорошие платят. Она – маляр, так что и квартиру лет через десять дадут. Чего еще надо? Про любовь он как-то не задумывался, работал и работал. Придет в общагу, картошки нажарит и спать. Изредка пиво в воскресенье. Про рыбалку забыли, какая рыбалка в Ленинграде? До нее ехать и ехать. Думал, дома в деревне работы полно, в отпуск поеду, отвлекусь от стройки – то баню починить, то забор поставить, уже наловчился строгать да пилить. Мамка рада будет, и Маришку возьму, пусть местные посмотрят, какую красавицу привез. Одевается хорошо, танцует легко, и глаза зеленые, бутылочного цвета, с желтыми крапинками, красивые».
В общем, жениться надо, девка подходящая, не изгулялась еще. А маманя, пироги ее научит печь да блины. Какие мамка блины печет с домашним творогом, с малиной дикой, интересно, ела она дикушку?
На том и разошлись навсегда.
1978 год, ноябрь. Ленинград
Марина пришла с работы и пошла на кухню. Там, как всегда, кто моет посуду, кто режет картошку, кто варит макароны. Только ее Валентина могла сварить сложное блюдо – суп с курицей. Варила сначала на медленном огне курицу и ставила на холод. А рис отдельно добавляла в тарелочку и грела. Бульон и рис – жиденький суп. Обжаривала лук еще туда же. Всё. На другой день с этим бульоном могла рожки приготовить. В общем, французское разнообразие. Все с завистью смотрели на ее приготовление. Мыла посуду не моющими средствами, а только хозяйственным мылом.
– В мыле нет химии, – говаривала она.
После стирки белья по полчаса промывала белье проточной водой. Не дождешься, когда освободится кран. А рейтузы висели во всю комнату и сушились, белыми птицами светясь в темноте. В комнату гостей не приведешь. С Валей жить было хорошо. Лишние не ходили. Было стерильно. Тихо.
Утро начиналось с гимна Советского Союза и новостей мира и города, а вечер – посиделками в комнате Лёли Макаровой. Там всегда хоть топор вешай. Все лежали на койках и курили. Было шумно, и никто ни на кого внимания не обращал. Всегда орала блатная музыка или попса. Девчонки соскребали рожки прямо из кастрюли, по очереди, чтоб не мыть лишний раз тарелки, рожки иной раз нахально стаскивали у других, поменяв кастрюльки. Олькино беспардонство не раз выручало до получки. Только у Вали Николайчик, которой на вид было лет сто, а на самом деле всего двадцать пять, не удавалось стырить ничего. Она пасла любовно свое варево до полной готовки и торжественно уносила в комнату, вкусно натомив воздух в общей кухне с большими увитыми лепниной потолками.
В этот раз новость обсуждалась одна. Оля, открыла форточку, и впустила свежего воздуха. Она затянулась папиросой «Беломорканал», не торопясь, стала рассказывать, смахивая в банку из под кильки пепел, про свои любопытные дела.
– Я ходила на Невский проспект, там есть УНР № 36, в окошко подаешь заявление и всё, через несколько дней вызовут и на БАМ.
– Лёль, а как добираться? За свои, что ль? – спросила ее Галюшка, вечная ее подружка.
Обе были из Копорья. Вся эта компания, собиравшаяся в этой комнате, была в этом сосновом пригороде Ленинграда, ездили праздновать Новый год. Место красивое и ребята там здоровые и не избалованные, хотя все уже здесь в городе работают. Семьи нормальные, хозяйственные, мамки как мамки, работают. Гуляли весело и пили, и ели вволю, встретили и проводили хорошо. Вся компания вместе и приехала назад.
Галюшка густо мазала ресницы тушью ленинградской фабрики, поплевав в коробок, наносила так рьяно, что измазывались и веки, и подглазья.
Работая малярами, они не забывали, и краситься подолгу, и делать самодельные маникюры. Каждый день к Галюшке приходил друг Вова Прелов из Капорья, а к Оле по водосточным трубам лазил на второй этаж Волков Серёжа. Оставались негласно ночевать. После проверки и отбоя.
Поэтому макияж к ночи и маникюр быть обязан. Мамки, конечно, не в курсе любовных дел дочек. Самое смешное, что и семейные лазили по водосточным трубам к женам своим – те, кому мест в комнатах не дали. Вызывало это всеобщие подколки и смех. В основном жили две семьи в одной комнате, перегороженной шкафом. Пространства – ноль, а еще дитё. Все лишние выметались в одиннадцать ночи вахтерами, но это потом. Сейчас шло бурное обсуждение.
– Командировочные дадут и билет купят на самолет.
Дадут еще снаряжение. Фуфайки, валенки и прочее.
– Вот это да! Ты летала на самолете? – спросила Мариша Лёлю.
Ольку никто не называл Олькой, она была в компании Лёля.
– Нет, не летала.
– Да никто не летал, – подтвердила Ленка.
Элеонорка
Ленка Войлокова была больше подругой Марины. Сирота, выросшая у бабушки под Псковом, она имела хорошее бабушкино воспитание в том плане, что не курила, и не пила. Марина с ней быстро подружилась. Лена всегда восхищенно слушала ее стихи.
Романтика Ленинграда увлекала их, и они ходили по спектаклям и новым местам. Лена была высоченная, занималась спортом в школе, и вместе с Маришкой они составляли уморительную парочку нестандартных фигур. Маринка, любившая всех нарекать милыми кличками, тут же назвала свою любимую подругу Элеоноркой.
В городе Острове она дружила попеременно то с цыганом, жившим оседло недалеко, то с дальним братом, только сводным. Они без конца дрались за Ленкино внимание и ругались площадно. Ленка не знала, что выйдет замуж за Николая – Кольку, с которым дружила с маленьких лет, бегала рыбачить, играла в прятки и ходила в лес за грибами.
– Вот бы уметь заглядывать в будущее… – говорила она Марине.
– Я тебе погадаю на картах, меня мама учила.
– Да ну тебя, мне цыгане гадали, ничего хорошего не ждет, обычная судьба… замуж… дети.
Она доставала сложенный вчетверо носовой платок, и Маринка отбирала его и нюхала, духи были в платке очень интригующие.
– Духи «Может быть» – Польша, – отгадывала она.
Ленка отбирала платок и смачно вытирала нос.
– Не расстраивайся. Судьба играет с нами в разные штуки. Будет полно и хорошего, и очень хорошего, остальное вытерпим, – оптимизм Маринки был всем известен.
Ленка вздыхала – бабка, старая совсем, дома осталась. Ленка знала, что рано или поздно ее отпуск кончится в городе Острове. А вот с Лёлей и Галюшкой их роднили танцы, на них без Лёлиного нахальства делать нечего. Там только отбиваться и драться уметь надо, и материться. В тёмных углах караулили местные девчата и такие бывали разборки, похуже мужских драк.
1976 год август. Ленинград
ПТУ № 7
Маринина мама была учительницей русского и литературы в маленьком совхозе. Обычно дети учителей шли в институты. Марина после экзаменов увидела газету «Комсомольская правда» и в ней адреса ленинградских ПТУ. Профессионально-техническое училище № 7 было выбрано практически наугад. Написала письмо, получила вызов в группу маляров и, набрав полный чемодан учебников, поехала одна в Ленинград. Хоть школу и закончила, но исполнилось Марине только шестнадцать лет – с шести лет в школу пошла.
А дома Ленинград был любимой темой. Мама ездила туда не раз и фотографии, и рассказы хранились дома как реликвии. Старший брат тоже бывал не раз в Ленинграде, привозя массу впечатлений. Вот и зародилась мечта.
– Поеду, там столько возможностей!
Приехала, полная надежд, ранним промозглым утром. Сидела на лавочке и ждала, выпив кофе, когда откроют метро. Кофе был невкусным, а пирожок старым и квёлым. «Такие у нас дома не едят даже собаки», – подумала Марина.
Спускалась по эскалатору не дыша. Всё гудело, и лента катилась нескончаемо. Чемодан тяжелющий. Мама еще банку трехлитровую сала положила…
Вышла на станции «Космонавтов». Вокруг ни души, пустыри одни и далеко девятиэтажка и большие новые квадратные корпуса. Спросила и утвердилась в мыслях, что это – оно самое. Общежитие рядом с училищем. Этаж в девятиэтажке – для одной группы – блок. Комнаты большие, на несколько человек. Ей досталась комната, в которой не было второго стекла – разбито совсем. Не было стола и не было постельных принадлежностей. Не было и всё.
Горько для начала. Пошла по пустым комнатам, нашла драное одеяло. Вставила его в свой собственный пододеяльник, заботливо сунутый мамой. Ночи в Ленинграде холодные, даже летом. Август – нежаркий месяц.
Сразу Марину послали в прачечную, отрабатывать. Несколько дней показались адом. Работала на конвейере. Тут и пар, и жар, и работа такая, что взрослые не выдерживали. С непривычки тошнило, и голова болела, приходила голодная и после столовой, ела сало с хлебом, а перед глазами плыли и кружились белые простыни, наволочки, пододеяльники, солдатское бельё. В комнаты постепенно вселялись девушки, приехавшие из разных мест.
Целый месяц бродила по улицам Ленинграда. Завела дневник и записала впечатления.
Ленинград 76 года
Неповторимый дух города, морской порт, вода маленьких каналов. Парочки, целующиеся везде в любое время – в метро, в парках, на набережных. Кафешки, каждое с неповторимой кухней. Маета и суета, многолюдность, адские потоки, всасывающие людей. Жерла больших магазинов – просто кратеры кипящие, лавы людей. Очереди за любым товаром. Удивительные здания, гордые своей историей. Они довлеют над тобой, и ты чувствуешь себя всегда микроскопической величиной… Ах, эти концерты приезжих любимых групп! ВИА «Самоцветы», ВИА «Пламя», ВИА «75»! А салюты и давки на парадах. Разводные мосты, и страх остаться на улице до утра. Настенная графика, вкуснейшее в мире мороженое – самое дешевое удовольствие и пирожки.
А скульптуры и барельефы на каждом здании, атланты – мужчины, и кариатиды – женщины, держащие небо. Львы здесь, вдали от Греции и Рима, музы, слетевшиеся сюда и правящие этим городом.
Рабочие и работницы – мы, чувствующие себя неуютно, попавшие на праздник жизни с черного входа. Смеющиеся фонтаны. Кипение кинотеатров – развлечение и практически надежное место встречи, явки всех влюбленных, место свиданий зимой в холода.
Общежития. Всегда по одной схеме: вахтер, койко-место, душ, общая кухня – душиловка воли и чувств, место, где скован по рукам и ногам.
Огромные магазины и множество товаров, на которые у тебя никогда не будет денег. В день получки – обязательный поход туда и долгое нерасставание с заработанным, и всё же пустые карманы уходящих полуизмождённых девушек, напившихся чудесной радости приобщения к миру, где всё рядом и кажется уже твоим.
История царей, царевен, бродящих в анекдотах и маленьких рассказах.
Метро.
На каждом шагу буква «М». Спустившись вниз, попадаешь в новую сказку и удивляешься его размерам, стилю, огранке, каменности этих пещер Али-бабы, быстроте поездов, их появлению из черноты и многолюдности нескончаемого потока…
Песчинка – ты!
Каналы, опутывающие город, прекрасны своими артериями. По ним течет вода, празднично светящаяся то от солнца, то от фонарей ночных. Каналы с корабликами, катерами, лодками, ограненные гранитом, ажурными мостами. Памятники на площадях.
Церкви, удивительное множество храмов. Всё время напоминание о Боге. Соборы, церкви напоминают о твоей маленькой сущей душе, практически теряющейся на фоне величественной вечности, движущейся стремительно вперед и поглощающей эти потоки людей, их деятельность, и загребающей, берущей только ценное у человека, даже маленького, строящей себе свой мир, вечный.
Мы – только кирпичики этой вечности…
Воровка
Реальность и дневники немного расходились по впечатлениям.
В новом ПТУ Марина сдружилась сразу с девочкой Тамарой Макрициной – и ели, и пили вместе. Мама без конца присылала Марине деньги: то одно купи и пришли, то другое. Время дефицита было.
Позавидовав, Тамара стала шептаться с другими:
– Маринка крадет у нас всё, пересылает в посылках домой! У меня зубная паста пропала вчера!
Маринку закрыли в боксе. Помнит она длинный стол, и все сидят как пришибленные. В центре – Марина, не понимающая происходящего. У всех печать приговора на лицах.
Вот староста с большой укладкой и черными крашеными волосами, говорит:
– Марина, ты – воровка. Девочки сейчас пойдут проверять твой чемодан.
Маленькая, как воробушек, встала Лида Воробьёва:
– А почему только у Марины? Надо у всех чемоданы проверить!
– Ладно, – строго сказала староста, – трое пойдем, остальные все тут сидите. Ждите.
У Марины слёзы лились сами собой. Молча лились, она только их утирала. Обида подкатила и засела в горле. У них в совхозе даже двери на ключ не запирались, или под коврик их клали. Про воровство и не слышали. Брать чужое – это ей вообще неведомо. А тут позорище. Что она маме скажет? Учительнице. Только подумала, слёзы нахлынули и пеленой застили глаза. Никто, никто не заступился. Как они могли?
Горько было Марине. А всё пирожки… С них началось. Вчера Тамара попросила принести ее порцию из столовой, и тут Таня Лукьянчикова стала сумки проверять, у кого лишние.
Таня быстро сунула руку в сумку Тамары, увидев у нее лишнее, одернула руку и сказала:
– Нет ничего у нее.
А Марина честно ответила:
–Ты глубже, загляни.
Зачем эта честность? Думала, Тамара всё объяснит, а Тамара как в рот воды набрала, сидит, ехидно ухмыляется: «Что, попалась?»
Все сидели и молчали. Двадцать четыре человека. Группа большая, все после десятого класса приехали покорять Ленинград, многие ударницы и отличницы надеялись пойти после ПТУ в институт. Марина и закончила ПТУ № 7 на отлично, но это потом. А сейчас она оплакивала себя, проклинала свою доверчивость, и первое предательство подруг. В закрытый на ключ блок, расположенный по квадрату целого этажа, никто не мог зайти в этот час. Только тикали на руке часы, подаренные отцом.
Прибежала Воробьева, тряся рыжими кудряшками, прошептала жарко:
– Нашли, нашли воровку, совсем не Маришка!
В группу вошли важные и встревоженные староста Валентина Старова, Татьяна Лукьянчикова и Марина Плаксина. В руках немудрящие вещи – зашитые капроновые колготки, Маришкино китайское полотенце, зубная паста. Остальное, Мариша не разглядела сквозь слёзы, которые от отчаяния и обиды еще больше полились из глаз.
Только и сказала:
– Мое полотенце, тетя Галя подарила перед отъездом.
Все молча уставились на виновницу и воровку. Важная, с огромными накрашенными глазищами, она непонимающе смотрела куда-то вверх, самая видная девушка группы № 24 маляров.
– Что молчишь? – строго спросила Татьяна Лукьянчикова.
– Откуда у тебя в чемодане мои колготки?
Видишь нитки белые и лак, это я шила, лаком накрасила, чтоб не пошла стрела.
Дальше Мариша под общий внезапный гневный шум ушла к себе и молча стала собирать коричневый мягкий чемодан. Куда ей переезжать, не знала. Пошла к девочкам и спросила, где есть свободное место, жить с Тамарой она больше не могла.
Все опять смотрели на нее, но никто не подумал попросить прощения. Видно было, что не примет она прощений. Гордая слишком. Таких не больно любят.
Надя Шарапова с другого блока сказала:
–У нас есть место.
– Я к вам тогда иду, – ответила убитая предательством одногруппниц Мариша.
Ее проводили этажом ниже, и она зашла в комнату, легла на свободную койку и отвернулась к стене. Так и проводила долгие вечера, отвернувшись к стене или сидя за столом занимаясь зубрежкой. Иногда в дверь стучали и через комнату к окну проходили красавцы парни с гитарами и авоськами, открывали окно и спускались по пожарной лестнице в другой блок к девушкам, которые учились уже третий год и обжились здесь.
А в этой комнате Надя Шарапова была старшей и очень серьезной девушкой. Приехавшая с Каневского района Кубани, она была домовитой, аккуратной и очень старательной. Учебу тянула плохо, но старалась. В основном Марина помогала всем девчатам сдавать экзамены, разъясняла билеты и трудные места в учебниках.
Мама по-прежнему присылала деньги, тридцать рублей на житье-бытье раз в месяц. Марина поняла, что надо делиться. Водила девочек в кино, покупала мороженое. В комнате жили четыре девушки, считая Марину. Надежде присылали сало и семечки. В ПТУ-7 их кормили бесплатно три раза в день. Утром – каши, в обед – сосиски с тушеной капустой и суп. Вечером – пирожок или булка с чаем. Немудрёное меню иногда менялось. Всё равно есть хотелось день и ночь.
Вино «777»
Однажды они праздновали день рождения. Купили бутылку вина. Это был первый день рождения с вином. «777» – это название, 18 градусов. Обошлось. Тихо и скрытно. А больше и нечего сказать. А один раз она украла булку за семь копеек из магазина. Украла случайно, но не вернулась, не заплатила и съела ее по дороге до общежития. Есть хотелось очень. Магазины были забиты вкусными ряженками, хлебом, сухарями с лимоном и изюмом, колбасами разных видов. Апельсины они только видели, а покупать не покупали. Дорого.
Это был самый трудный год в ее маленькой и длинной жизни. Раза два проводили девичник. Приносили проигрыватель и крутили большие виниловые пластинки и танцевали. Марина присутствовала, но радости не было, будто что-то оборвалось навсегда в ее душе. Болит и всё, а что непонятно. Один раз ходили на дискотеку на танцы, там парень перепил и бегал за ними с ножом… Их прятали, спускали по пожарной лестнице…
ПТУ – это клоака, не надо там учиться романтическим барышням.
Незаметно пролетели три месяца, долгие как три года. Подошло время долгожданных новогодних каникул, и Марина страстно ждала поездки домой. А мама все не присылала денег на билет. Кое-как наскребла последние деньги да заняла у Надежды Шараповой, и пошла на канал Грибоедова в предварительную кассу. Купила билет до Уральска с компостированием в Москве, это значит отметка в компостере и пересадка на другой поезд. У Марины были деньги, присланные классной учительницей математики Рыжовой Неллей Андреевной, с ней она переписывалась, и она тоже просила прислать из Ленинграда какие-то предметы домашнего обихода в поселок. Деньги пришлось спрятать. Взять себе из этих денег на дорогу, не пришло Марине в голову.
Каникулярное приключение
Ехала скорым одну ночь с Московского вокзала в Ленинграде до Ленинградского вокзала города Москвы. Спала. Приехав в Москву, перешла дорогу, открылся глазам большой Казанский вокзал.
Москва – шумный город. У касс стоят огромные, нескончаемые очереди. Чемодан с апельсинами и яблоками – гостинцами домой, тащила как прокаженная из последних сил. В кармане копейки. Очередь тащилась часа три. В окошке кассы сказали, что мест нет и компостировать билет не будут.
От отчаяния она чуть не плакала. Каникулы всего десять дней. Три дня из них на дорогу уходят, если считать эти ожидания на вокзалах или больше, сходу не просчитать, а ждать несколько дней на вокзале – с голоду помрешь.
По радио объявили поезд Андижан – Москва. Поезд шел через город Уральск.
Подошла к толстому, прокопченному от солнца, пузатому проводнику, лениво стоящему в дверях вагона:
– Можно до Уральска? У меня есть билет, он до Уральска. Только прокомпостировать надо было.
– Поехали, – сказал проводник с акцентом.
Затащила чемодан, и устало села на боковое, предоставленное ей проводником место. Ночь наступила почти сразу. Первую ночь ехала, и никто ее не тревожил. Соседки – две девушки кормили ее вкусными домашними пирожками. Марина напилась чаю. Чай красиво подан проводником в стаканах, а стаканы в серебряных подстаканниках.
«Просто чудесно», – пела душа под стук колёс.
Мелькали черные леса. Снег ночью тоже чернильного цвета. Москва канула в пропасть. Скоро дом, мама, Витька – любимый братишка, как они там?
Утром пошла за чаем. Все еще спали.
– Ну-ка, дэвушка, иди суда, – сладко сказал проводник.
У Марины сердце ёкнуло.
– Пылатить када будэшь?
– Как платить, у меня билет до места оплачен. Я покажу сейчас.
– Какой былет? Ты ко мне бэз билета сел.
– Да есть у меня билет!
– А гыде компостер?
– С тебя десять рублэй! Или натурой хочешь расплатысь.
Два проводника с ним, мужчины преклонных лет, узбеки, нехорошо рассмеялись.
– Да нет у меня денег.
– Тогда на слэдующей станции выйдешь!
Слёзы ручьем полились.
Шла по проходу, а люди встревоженно всматривались в ее лицо, спрашивали:
– Что случилось?
Те, кто слышал, передавали тихо друг другу. Так мол и так. Марина села на своё место и разрыдалась, еще больше. Девушки, ехавшие рядом, тоже стали спрашивать.
Стала им торопливо объяснять и горестно сказала:
– Бессовестные, еще натурой просят.
Девушки ахнули.
– У нас три рубля есть.
Раза два проводники приглашали Марину в своё купе. Она стояла на пороге и внутрь купе боялась заходить.
Женщины в вагоне стали шуметь:
– Давайте соберем ей деньги. Выкинут ведь.
Девушки вдвоем пошли по вагону, стали просить, насобирали ей десять рублей и наконец, Марина могла спокойно ехать. Поезд приезжал в два часа ночи. Люди в вагоне попросили солдата, который выходил вместе с ней, донести чемодан и до утра охранять ее на вокзале.
Вокзал в Уральске маленький и старинный. Первая линия железной дороги была подведена к городу в 1894 году. Казаки, говорят, хотели соль возить, рыбой торговать.
Мест в общем зале не было, сели в коридоре около кассы. Там же ютился парень с обезьянкой, он отстал от цирка. Обезьянка строила рожицы, и всем вместе, им было не так скучно. Хотя, понаблюдав за этим нахалёнком, Марина навсегда невзлюбила обезьян.
Милиционер ходил недалеко и гонял алкашей и бомжей. Свет был тусклый и неприятно сквозило. Люди казались злыми, задерганными.
Пермский совхоз
Утром Марина ушла к тётке Галине Викторовне в район Зигзаг, а отдохнув, поехала домой в «Пермский» совхоз к маме и Вите.
Правда мама долго ругала за то, что она спрятала деньги в общаге и не заняла из них себе на дорогу:
– Что, я тебе бы их не вернула? Разве так можно, ехать в такую даль без денег?!
Марина разнервничалась:
– Сама так воспитала – чужого не брать!
Мама в это время раскатывала лепешки, собиралась сварить бешбармак. Мяса не жалела. Жирная шурпа толстым слоем кипела на огне – топилась побеленная печка. Когда-то маме дали дом с тополями. Они окружали дом. Сажать овощи уже, конечно, было негде, но зато летняя веранда в тени деревьев была кстати…
«Пермский» совхоз снегом завален чуть не по пояс. В клубе танцы. Вечером сходила туда. Лампы казались тусклыми, но народ веселился, под гитары местного ансамбля. Никто больно не обращал на нее внимания. Одноклассники разъехались, а подросшее поколение ею не интересовалось. В большом холле играли в бильярд. Кино и танцы всегда были практически единственными развлечениями.
Вернулась домой, скрипя снегом. Дома лучше. Наелась лепешек с мясом и рассыпчатой местной картошкой.
– Завтра будем делать голубцы.
Маме казалось, что ее где-то там не кормят совсем.
Отчим, как всегда, с хмурым лицом молчал, не вмешиваясь ни в какие разговоры. Голубцы мама делала огромные на всю тарелку. Таких сочных голубцов, как дома, Марина не видела никогда нигде. А пельмени, а суп из домашней курицы и домашней лапши, а картошка на шкварках сала, а рыба Сазан, жареный с пшенной кашей-селянка!..
Всё дома жило и дышало теплом, достатком и чистотой. Мама сидела на кухне и по-прежнему до трех ночи проверяла тетради.
Дневник брата
Маринка перебрала книги в книжном шкафу и виниловые пластинки в братниной тумбочке с деревянными отсеками. Брат любил порядок, считал, что виниловые пластинки надо хранить только в стоячем положении, и сам мастерил отсеки. Миша был в морях. Внезапно нашла синюю тетрадь. Открыла и поразилась. Это был дневник морских рассказов Миши. С затаившимся голубем внутри открыла и начала читать:
«Все мы весим на вес золота – только в разной пропорции».
1974 год, ноябрь
«Каждый человек должен иметь свою систему координат».
Первые рассказы были сумбурными и без начала. О поездке в Ленинград читала, затаив дыхание. Многое перекликалось с ее личными чувствами. Вспомнила его восторженные рассказы. Поняла, что эти рассказы и повлияли на ее решение ехать в далекий город.
«…Мы бродили по Ленинграду, у Исаакия встретили старика, который показался мне ханыгой. Он подошел, попыхивая сигаретой, спросил:
– А вы, молодые люди, знаете историю Исаакиевского собора? Нет? Ну, тогда слушайте!
И мы целых два часа на холоде слушали разинув рот. Смеялись вместе с ним над различными перипетиями строительства, затаив дыхание, впитывали в себя грандиозные цифры его веса, золота и так далее. Старик сыпал мудрёными именами: Баженов, Растрелли, Воронихин, Трезини, Монферран, Тома де Томон, Росси, Захаров – зодчие Ленинграда.
Его коронкой были слова:
– А сейчас я вам расскажу такое, что ни один экскурсовод не знает!
Повел нас к Медному всаднику и опять поселил в мир старины.
Памятник делали по заказу Екатерины двенадцать лет, внутри он полый (толщина стенок полтора сантиметра), только ноги коня и хвост цельные. Вывел на набережную и рассказал историю каждого здания и моста, какие мы видели.
Это всё сейчас так живо стоит перед моими глазами: ночь, облака, освещенные заревом города, Нева, в чёрных водах которой отражаются огни противоположного берега, в дополнение ко всему сам старик с его доброй улыбкой и смехом – не засмеяться в ответ, равнодушно отойти было нельзя. Он и сам был могуч, а вся семья его погибла под бомбежками в сорок втором году, в блокаду.
Бродили мы около ростральных колонн, у музея ВМФ смотрели атлантов Эрмитажа и пробовали держать небо на плечах, плясали на парапетах Невы, прошлись по Невскому проспекту и, хотя было холодно, нам казалось чуточку теплей от множества огней, дошли до Аничкова моста, постояли возле бронзовых скульптурных групп. Их четыре и каждая показывает одну стадию укрощения коня. На коне видна каждая вена, каждая жилочка – с таким мастерством всё это было сделано Петром Клодтом, а сколько баек вокруг ходило! Услыхали, будто под брюхом лицо любовника жены вылеплено.
Смеялись…
6 ноября 00:30
Только что пришел. Очень сильно устал, хочу спать. Был на фильме «Оклахома, как она есть». Утром нас повезли по местам боевой славы, вернее, везли в Пушкино, а гид по дороге рассказывал нам о том, о сём.
Погибло ленинградцев больше миллиона при защите города, в основном простое население. В Пушкино сразу повели нас в Екатерининский дворец. В общем, я скажу, эти цари и царицы умели жить. Сотни и тысячи работали на них и создавали шедевры и умирали, а они это принимали как должное. Хотя я честно скажу, что если взять сто лет до семнадцатого года и сто лет после – то по богатству архитектуры наш век не сравнится с прошлым, хотя и тут нюанс – мы тратим в сотни раз больше на вооружение, чем раньше.
Вообще, это спорный вопрос. Если смотреть с точки зрения западного человека, то, конечно, мы впереди.
Ну ладно. Зашли мы в лицей. Его закончили реставрировать. Мне понравились рисунки лицеистов. На миг я почувствовал себя в том веке и, странное дело, разницы особой не почувствовал, и даже мог бы, наверное, без особых неудобств пожить там (некоторое время).
Когда я пишу всё это, то чувствую себя не в себе (есть особые причины). Кружится голова и так далее. Приехали, пообедали и пошли в Петропавловскую крепость. Обошли все равелины, внутри (собора) мне замечание сделали за фотографирование на фоне исторических памятников (гробов).
На Неве стоит целая эскадра ВМФ – готовятся к празднику. Флаги расцвечивания и так далее.
7 ноября
Позавтракали и до двух часов свободны. Сели на метро (нас четверо) и вышли на станции «Горьковская», это у Адмиралтейства. Смотрели парад, ждали залпов из пушки. Вокруг Адмиралтейской крепости, на стенах, горели пятьдесят семь газовых факелов, в честь годовщины Советов. На ростральных колоннах тоже четыре огромных факела. Очень красиво и впечатляюще. Этот как бы застывший воздух, туманные, мягкие очертания зданий, мостов, движущиеся колонны и эти факелы.
Фотографировались на фоне пушек, которые каждый день отмечают полдень, залпами. Правда, я ни разу не услыхал их пальбу.
Зашли в домик Петра 1. С радостью смотрел его ботик. Сходили в гастроном, удивили дорогие вина, коньяки, водка «Экстра», конфеты. Купил бутылку вина.
Современное оформление фасада очень интересное.
После обеда нас повезли в Разлив. Быстро стемнело, и особых впечатлений не осталось. Разочаровался даже.
Ехали в «Икарусе», большом комфортабельном автобусе, все притомились, свет был выключен, скорость приличная, только ветер свистел за окном, и мелькали сосны да ели. Тихая дрёма укачала всех.
Проснулся и вспомнил о бутылке вина. Вытащил и она пошла по кругу. Настроение у всех поднялось. Девчата распелись, начав с песни «На горе колхоз», и закончили романсами Есенина.
Голос я почти сорвал.
8 ноября
Утром, взяв на свою голову четырех девчонок, пошли в музей Русского флота. Как зачарованный я смотрел на парусники, якоря. Казалось, призраки отшумевших событий окружали нас, гремели пушки, падали пробитые паруса, снасти. Лазарев, Ушаков, Нахимов. Поразительное начало морского флота, его песня.
Океаны остались прежними, те же парусники могли бы бороздить сейчас воды мирового океана, но когда всматриваешься в это переплетение снастей, парусов, обводы и наборы корпусов, становится немного странно перед объемом знаний канонов прошлого. Вспоминаю из истории то, что в портах уважали капитанов, если фрегаты приходили с десятками матросов на реях, повешенных за шею. А ежедневные линьки, а протаскивание под килем виновного? Я всё равно уверен, что в недалеком будущем сила ветра еще будет служить кораблям.
Много будет автоматики и сплавов. Интересны первые подлодки – просто консервные банки с педалями от велосипедов и винтом. Даже с какими-то таранами, на которые вешались пороховые мины…
Марина вздохнула, как хорошо написано, и она бродила этими местами, поражалась великолепным городским достопримечательностям. Ленинград описан во многих дневниках, но братнин дневник был так близок сердцу и мил, что она взяла его с собой, на все длинные, пустые вечера, на чтиво после работы. Долго думала под стук колёс, что такое линьки?
Это ужасало, а что сейчас на флоте в наказание, интересно?
Маринкины будни
Вернулась в училище и опять продолжала зубрить, не умирала надежда поступить в институт. Накануне первого мая мастер группы всем строго-настрого приказала идти на парад. Парады проводились каждый год – показать мощь Советского Союза. Прославить дружбу народов и общий труд. В долгие зимние вечера вспоминалась плохая погода, мерзкая и нудная длинная дорога, по которой шли тысячи людей с флагами. С четырех утра топтание на месте. Холодный ветер. Бесконечные: «Ур-р-р-а-а!»
«Парад – это отвратительное занятие» – так думала она всегда. Конечно потом, когда парад можно было посмотреть дома и по телевизору, это уже вызывало ностальгию, но не теперь, когда надо было мерзнуть и ждать, и идти несколько километров пешком с портретом Брежнева.
Окончив училище, перешли в рабочую общагу на улицу Свеаборгскую, 23, мест не было, и они сломали дверь в комнату Вали Николайчик под присмотром и с разрешения коменданта:
– Ишь чего выдумала, одна жить! Видите ли десять лет здесь одна живет, не хочет подселения. Не положено.
Николайчик была в отпуске, в Белоруссии, дома. Заселились в комнату с Надей Шараповой, и Валя потом долго бранилась. Выживала их и всячески не давала спокойной жизни.
Комната с высокими, лепными потолками, очень узкая, с высоким арочным окном. Койки с железными сетками. Обоев не было. Комната до половины побелена известью, до половины панель, окрашенная масляной краской синего цвета. Одну маленькую полку для книг Мариша прибила над кроватью. Шкаф и стол был занят вещами Валентины. Ее кровать заправлена по старинному методу: кисейное покрывало и гора подушек, накрытых тоже тюлем. Все накрахмаленное и кипенно-белое. Пол паркетный. Впоследствии Валя заставляла его натирать до блеска каждую субботу мастикой.
Мариша впервые видела такое жилье, оно показалось царским. Душ в подвале общаги, общая комната с газовыми плитами. Газ был дорогим удовольствием в поселках, не у всех, здесь это казалось роскошью поначалу. Поэтому мелкие неприятности не особо трогали молодые души.
Стойкость годами вырабатывается в таких мелких передрягах и заботах. Ты постепенно становишься неумирающим снегом. Сердце закаляется.
В Ленинграде парней практически нет. Девчонки рвались в большие города, мальчишки не очень.
Поступить в институт не удалось. Немыслимый конкурс. Приоритеты иностранным гражданам, военным, вернувшимся из Афганистана, детям из многодетных семей, отличникам.
Ответила на вопрос по физике, а ее начали просто гонять по всем разделам.
– Закон Ома, – громко крикнул препод в уши.
Марина растерялась.
– Сейчас выведу формулу.
– Вы должны Закон Ома знать даже в спящем виде! Всё, идите, идите учите, приходите на следующий год, тройка.
А литературу завалила, не понадеявшись на свои знания, просто заглянув в шпаргалку. Ей снизили балл. Три. Позор. Пушкин – солнце нашей поэзии! Тема самая любимая. Без шпаргалки помнила свое сочинение, выставленное на обозрение всей школы как лучшее! Шпаргалка была совсем лишней. Три плюс три, в результате институт не светит.
Да и строительный институт – это инженеры, это мальчики. Прорабы и мастера. Куда шла?
Питер малахольный и суетный
В рабочей общаге складывалось всё неплохо. Девчонки твердо решили податься на БАМ. Питер казался уже пройденным вдоль и поперек. Зарплата маленькой. Работая на ВПШ – а около Смольного, реставрируя и ремонтируя Высшую Партийную школу, оставались на авралы – вечерние работы. Вот тут однажды и пришли к ним журналисты, сопровождая Романова Григория Васильевича – первого секретаря Ленинградского обкома.
Они зашли внезапно в комнату, и Марина увидела нацеленные на нее фотокамеры и микрофон, который приблизился к носу. Романов сам задавал вопросы, в черном костюме и очень серьезный, все стояли почтительно в отдалении.
– Как работается?
– Хорошо.
– Платят нормально?
– Нормально, – серьезно сказала Марина.
Да ее и под пытками не заставили бы признаться в обратном. Мамино воспитание: «У нас всё хорошо. Будет еще лучше», – вертелось в голове. Задали еще пару вопросов журналисты, свернули всё и ушли.
– Кто это был? – спросила Марина.
Ключница тетя Валя, толстая и добродушная, всегда любившая Марину ужаснулась незнанию:
– Романов Григорий Васильевич – первый секретарь Ленинградского обкома партии.
– Ну, Марина, даешь. Платят хорошо! Что ж не сказала, что мало? – закричали девчата наперебой.
– А вы что молчали? В рот воды набрали и молчат. А мне и так хорошо. Да и кто вам прибавит?
Она опять макнула валик на длинной палке в водную краску и зеленым цветом стала красить стену.
– Про Романова говорят, – сказала Лелька, – он свадьбу дочери в Эрмитаже делал!
– Да врут! – ответила удивленная Марина.
Ночью снился ей Эрмитаж, дамы в длинных воздушных платьях, танцующие среди антуража музея. Марину звали Мария и приглашали на вальс кавалеры, а Петька Смирнов, сейчас курсант Омского танкового училища из совхоза «Пермский», стоял в стороне и сверлил ее своими черными глазами.
Проснулась от громкого гимна, пора на работу за кисти и краски – художница! В общем, скоро им выдали командировочные. Оставалось несколько дней до отъезда на БАМ, и она взялась читать Мишин дневник.
Дневник брата
После обеда нас повезли в Русский музей. Раньше я никогда не видел настоящих полотен художников, только репродукции. Сцены античной жизни. Обнаженные боги. Брюллов. Полуобнаженные вакханки. Айвазовский. Его картины изумительны, сколько в них света. Вода колется! Я, подсвеченный изнутри, попал на выставку Рериха и Куинджи… В его полотнах – природа. Стоял, смотрел и вспоминал дом. Столько нахлынуло.
Поспорил с одной девчонкой. Речь шла о картине Куинджи «Ночь над Днепром». Я прошелся томно о горизонте и светотенях и неожиданно нарвался на комплимент. После Рериха долго искал ее по всем залам, но не нашел! Меня поразили ее слова: «Вот приедешь сюда, посмотришь, постоишь и хочется самой за кисти взяться и что-нибудь нарисовать!»
Я спросил тогда:
– Вы что, художница?
Она ответила:
– Нет. Я ни разу не бралась за кисти и карандаши.
Я тогда подумал: «А что, если самому?», но тут же убил эту мысль в зародыше.
Товарищи купили билет на концерт ансамбля «Но.То.Цо». Лишний билет вручили мне. После Русского музея хотелось петь. Купил мороженое. Побрел на остановку трамвая, который довез меня до дворца «Юбилейный». Рядом была мусульманская мечеть. Я подошел, поднялся к решетке и стал вглядываться сквозь вечерний сумрак в великолепную мозаику и кованые (литые) двери, не забывая слизывать таявшее мороженое. С каждым глотком нервная дрожь пронзала меня. Вся мечеть была довольно красива с синими куполами и минаретами.
Случайно оглянулся. В поле зрения попала проходящая женская фигурка. Это была закутанная в платок и держащая сверток в руках девушка. Лица не разглядел, но тем не менее, бодро спросил:
– Девушка, вы случайно не знаете историю этой мечети?
Она повернулась и тихо сказала:
– Историю не знаю, а есть мороженое здесь нельзя!
Сказав эти слова, странно прозвучавшие для меня, она повернулась и продолжила свой путь.
– Но почему? – закричал я, – объясните!
Но она скрылась за углом. Пожав плечами, я попрыгал на месте, сделал ряд движений, согревающих кровь, и принялся снова за мороженое и за прерванный осмотр. Так прошло несколько минут, нужного трамвая всё не было. Тут я опять увидел эту девушку. Она стояла за спиной и, как только я случайно повернулся, сказала… Что она сказала, я не напишу, это была длинная нотация. Виноватым я себя не чувствовал. Прошелся в ответ по поводу ее вероятного настроения, сомнений верующего и ее собственных грехопадений.
«С виду – татарка», – подумал я, и впоследствии узнал, что не ошибся. Симпатичное строгое лицо, черные глаза и волосы, немного курносый нос (она потом сказала, что в этом виноваты мы, русские). Рост – чуть выше среднего,
Потом мы шли вместе пешком. Она взялась проводить меня до «Юбилейного» и довольно серьезно слушала меня, смотря снизу вверх. Я начал трепаться. Я довольно точно угадал, где она учится. Плавно перешли на ее житье-бытье, потом нам попался буфет – выпили кофе и закусили ватрушками из ее свертка. Пошли в кинотеатр «Титан», купили билеты на дрянной фильм «Северная рапсодия».
Потом медленно шли по Невскому проспекту мимо Адмиралтейства (там были танцы, но в основном для курсантов морского училища), побрели по мосту на Васильевский остров до ее общежития. Разговаривали о передаче КВН. Я делился своими запомнившимися веселыми сценками оттуда, она – своими. Оказалось, что учится она в Академии имени Жданова на факультете восточных языков. У общежития она поблагодарила меня за приятный вечер, подарила значок олень серебряное копытце.
Видно было, что она хотела бы продолжить знакомство, обменявшись адресами, но внутренний мой голос погрустил, что это ни к чему. У ее подъезда стояли африканцы. Я молча ушел в туман.
9 ноября
Последний день в Ленинграде. Встал с хмурым настроением. Уезжать не хотелось. Вся наша группа выглядела так же. В столовой немного развеселись. В музее Этнографии была выставка Казаряна «Мир в иллюминаторе». Интересно, но быстро надоедает. Работы были типа: Чарли Чаплин в игольном ушке, зоопарк в конском волосе, и прочее…
Вышел на Садовую, прошелся по Гостиному двору. Шел и думал об увиденном, в глазах стояла картина «Богородица». Звездная ночь, снег, и она держит младенца на руках. Лицо ее. Да! Тут и мать, и женщина любящая, и что-то от мечты, одновременно и упрек, и несгибаемость. Это надо увидеть, описать нельзя. Я шел по Гостиному двору. Возникали кучки людей, спорили, покупали что-то и исчезали. Купил и я несколько пластинок и думал, думал о своих впечатлениях.
Между прочим, в Эрмитаже я ничего не ощущал – ходил, смотрел, болела голова от этого великолепия. Чуждо мне всё это, не доходило это разнообразие.
А вот Исаакиевский собор поразил своим золотом. А витражи… В годы войны четвертая часть из них была выбита взрывной волной. Мастерская реставрации восполнила пробелы. Здесь работали лучшие мастера! Вспоминаю, как я полез наверх, под купол Исаакия. Холод, ветер, о котором предупреждала гид, встретили меня наверху. Поднимаясь по винтовой лестнице, стукнулся я головой о косяк. Голоса – внизу. Круговая галерея – наверху. Видуха Питера! Ангелы по бокам огромные, зеленые (медный окисел), вверх торчит головной купол. Из динамика льется речь об истории Исаакия, всё это задержало меня.
Надо было ехать на вокзал. Я вышел из Гостиного двора, встретил пацанов, еще раз побродили по городу и поехали в гостиницу, и на вокзал. Сфотографировались в пятиминутке, но я выбросил в урну эти фотки. Поезд стоял на путях, мы немного опаздывали, но успели забежать в последний вагон. Купе были теплые. Сели рядышком с пацанами и девчонкой и играли в карты. Я заболел, чувствовал температуру. С этой девчонкой я дальше играл в очко, целовался и тому подобное. Обещала писать.
В Москве – снег, грязь, слякоть. Некоторые поехали бродить по Москве. Распрощавшись с пацанами, я уехал в Ейск, вырвав последний билет за 2 рубля 50 копеек из кассы и у возмущенной очереди. Из Ейска уехал на автобусе в Горячий Ключ к Даскаловым. Посчитал финансы, купил по шоколадке Сережке и Ирке.
В Горячем Ключе дождя не было, была гроза. Купил билет обратно в Краснодар на завтра. Пошел по темноте к Даскаловым. Шел и перед моим взором уставшего путника возникала Мария Александровна, потом ее кухня и разнообразная снедь. Опасался – вдруг ее дома не будет… Кто меня напоит чаем и снабдит новостями? Может, винцо иль самогонка у края стола стоят. Люблю хорошее домашнее винцо, есть слабость. Баньку предвкушаю.
Прихожу – всё осуществляется. Сережа принес проигрыватель, слушаем пластинки, тётя Маруся смотрит телевизор. Сплю до просыпа.
***
Марина вновь и вновь перечитывала интересные места, дневник был наполнен мыслями близкого человека, выросшего вместе с ней и носившего ее на руках.
Миша учил ее первым женским хитростям:
– Марин, когда фотографируешься, распускай губы, не поджимай лицо, поворачивай в три четверти вправо или влево, слегка приподнимая.
Миша был отличным фотографом.
Как-то он увидел, что у нее нет дамской сумочки, ахнул:
– Что такое? У тебя должна быть сумка! В сумке – косметичка, зеркало, расческа, помада, и прочие женские предметы. Это обязательно!
Она была еще школьницей и о сумке не думала. Куда с сумкой по совхозу ходить?
Он приезжал в «Пермский» совхоз всегда с подарками. Дети выстраивались в очередь, и он раздавал первые невиданные раньше жвачки в пластинках – абрикосовые, апельсиновые, малиновые. Привозил в маленьких бутылках «Пепси-Колу», шипучую, вкусную и говорил, что секрет этого напитка не разглашается иностранными фирмами.
Вся новая музыка еще на виниловых дисках была доставлена в дом не единожды. Однажды Марина поставила утюг на журнал «Кругозор» А там песня на синей круглой гнущейся тонкой пластинке «Как прекрасен этот мир»! Как она плакала! Пластинка была безнадежно испорчена. Миша не забывал такие вещи, в следующий раз он привез эту пластинку.
Марина скучала и думала о своем брате всегда с теплом и душной сердцу памятью.
Как он смеялся над ее дневником! Ведь он же и научил ее вести дневник. В домашнем дневнике было написано: «Подъем 8:30. Школа 9:00 – 13:30. Обед. Чарльз Диккенс –15 минут. Прогулка с Мариной один час. Волейбол – один час. 9:00 –12:00 уроки».
Вот над этим Чарльзом Диккенсом с его пятнадцати минутами он ржал, как конь, молодецким смехом. Писал на полях ее стихотворной тетради сатирические стихи, тем самым указывая на ее оплошности. А самым смешным ему казалось, что у его тринадцатилетней сестры настольной книгой являются анекдоты Декамерона. Марина обижалась, плакала, ругалась, но проходило время, и жесткие уроки Мишиного воспитания давали плоды, а это дорогого стоило.
Часть 2
Северобайкальск 1978 год
Бабочка в камне, жук или рыбка,
Запечатлелись столетья назад.
Мы же стихами, колышемся зыбко,
В вечности эхом стократ.
Бабочка в камне, мгновенья покоя.
Трепета крыльев не уловить.
Бархат ее ты не тронешь рукою,
С камня живое уже не слетит.
Ирина Уральская
Перелёт и глупые мысли
Группа из восьми человек следовала в аэропорт «Пулково». Смотрелись они странно. В руках перевязанные бечевками большие свернутые и закатанные вещи: валенки, фуфайки и ватные брюки. На восемь девчонок один пацан, маленький и тщедушный Толик. Толик и помогал. Сопровождающих не было. Лёля позвала всех на пустырь перед аэропортом, и там среди травы распили бутылку вина из горлышка. За отлёт.
Зачем это надо было, Марише не понять. С детства вокруг любое событие отмечалось распитием спиртного. Дома всегда стоял бидон браги. Самогон гнали всегда. Праздники нескончаемыми вереницами дней вплетались в будни. Никто не считал себя пьяницей, потому что все следы праздника исчезали быстро, мама отмывала посуду и пол, а утром все шли по делам на свои работы.
По приезду в город продолжалось то же самое. На стройке их обязывали на каждый праздник сдавать по три рубля в бригадный общак. Мариша и Лена как-то отказались. Протест вызвал бурю возмущения. Их всё-таки заставили сдать деньги и в наказание заставили работать, когда все сидели за столом и угощались. Все рабочие вагончики-переодевалки гудели и пьянствовали в праздники. Это было обычно.
Девушки курили. Это было единственным оправданием тому, кто не работал в рабочие часы. Перекур – дело святое.
Марина это поняла, когда залетевшая бригадир гневно накинулась на нее:
– А ты что тут делаешь? У них перекур, а ты иди, работай!..
За иллюминатором разлеглись облака барашками дыма, похожего на сигаретный.
Пришлось учиться курить. От дыма наступала тошнота, здоровый крепкий организм боролся изо всех сил, дым оседал в легких и вызывал удушливый кашель, и выдавливал слёзы из глаз.
Марина летела по облакам в лайнере, и улыбалась – так ведь и не научилась курить, хотя очень старалась. Девушка, работающая на сигаретной фабрике, приносила ароматные сигареты вроссыпь. С ментолом. В пачках с овчаркой сигареты «Друг», «Родопи», «Стюардесса» и другие.
Потом в компании один парень, танцуя и прижимая ее, сказал:
– От одной тебя табачищем не пахнет, как пепельницы все.
– Я только учусь.
– Не надо, что ты, брось и не думай даже.
Вот и не научилась, бросила и не думала даже.
Летели долго, пять часов. Совершенно неинтересно лететь в больших лайнерах, в Ту-134 в иллюминаторе практически ничего не видно. Да и зима за окном не радовала. Стоял конец октября. Предзимье. Всегда холодное время, бесснежное.
Хотелось увидеть другие края – Сибирь, Байкал, заработать, вернуться в Ленинград уже замужней женщиной. Зачем ей замуж, она тоже не знала. Престиж, наверное. Вечное стремление перейти из одного статуса в другой.
Вспомнив о путешествиях во времени и пространстве, она взялась опять читать Мишин дневник.
Дневник брата
Сдал эти чёртовы экзамены, трясся из-за анализов – всё позади. Сейчас лежу 21 декабря 1974 года у дяди Вити (он сейчас пьяненький храпит) и жду поезда. Завтра буду в Ростове. Еду в управление в Одессу.
Воскресенье 1974 года
Сижу на РТМ (рыболовный траулер морозильный) «Измаил» уже четыре дня, без денег, в Ильичёвском порту. Когда отправят в море неизвестно. Обманули нас наглухо, иду практикантом. Назначен на рыболовную базу «Восток», а там видно будет. Кормят до отвала. Всё. Сплю.
Одна плавбаза «Восток» состоит из десяти СРТМ-ов (средних рыболовных траулеров морозильных), я попал на СРТМ «Тархан».
17 января 1974
01:10 московское время
Рейс начался 16 января в 20:00 московского времени. Волнение моря три балла. Ветер южный, юго-западный. Включил «Волну» – одни турки. Нашли первую русскую программу и слушали о космонавтах. Всё, погрелся, иду на палубу смотреть вдаль.
Проходим пролив Босфор. Сейчас взяли лоцмана – турка с усами. Вокруг – огни, в бинокль видны разнокалиберные дома. Босфор не широкий, по локатору около километра, точнее восемьсот метров. Жалко – не днем проходим. Скоро мост.
01:45
Только что прошли мост. Вещь! Мост на двух опорах, почти висячий. В кают-компании смотрят фильм «Возвращение к жизни», первая серия.
02:00
Пролив Босфор – за кормой. Мы в Мраморном море.
18 января
Уже два часа идем проливом Дарданеллы. Оба берега видно прекрасно. Правый – в полмили. Турецкие домики в деревнях и над каждой высится минарет. Почти тепло. Деревни и селения аккуратные под красными крышами. Местность гористая, вернее, холмистая, покрытая зелёным лесом. Встречаются желтые рощи и голые. Турков почти никого не видать, так, изредка промелькнет в бинокль. Наверное, на работе. Машины, паромы – всё расцвеченные, странные. Мимо прошли два грека, сейнер турок и наш советский сухогруз. Мы приспустили флаг, смотрим – они тоже. Большой, с бульбой (бульба – это устройство для повышения скорости судна на носу – форштевне).
Скоро Средиземное море и обед.
Только сейчас прошли узкость пролива. Вокруг старинные форты, турки на лодках. Машут руками. Вообще, картинка восточная, красочная.
12:00
Вышли из пролива и идем по Эгейскому морю, а не по Средиземному. Довольно прохладный ветер, волны небольшие.
18:50
По-прежнему Эгейское море. Очень спокойно, на горизонте много свинцовых туч. Пацаны видели чей-то плавник. Может, акула? Перевели часы.
21:12
Ночь. Видны огни берегов Греции. До тоски жалко, что ночью идем. Пообедал от души. Надо переходить на режим. Дует ветерок и плавно качает.
12:20
Проходим сорок миль от Афин. Между двумя островами. Смотрим телевизор. Американский боевик с надписями по-гречески. Вообще-то интересно. Волнение моря – нулевое.
19 января
Встал, вышел на палубу. Всё в смягченных притушенных тонах, еще сумрак, московское время 8:30, местное – 7:30.
В мягком сумраке по корме встали два синих или, лучше сказать, туманных острова. Теплый ветерок и не качает. Это западная часть Эгейского моря или Критское море, или почти Средиземное.
10:40
Идем мимо Греции. Большие холмы опускаются прямо в море, это на свежий взгляд. Кое-где на вершинах небольшие селенья, церквушки. Мимо идет много судов, даже какой-то военный. А вода в Эгейском море синего-синего прозрачного стекла, ультрамаринового цвета при облаках. Лежу, слушаю частоту 500 кГц. У нас вахта два часа через два. Слушаю с другого канала музыку, поет Адамо. Наших не передают совсем.
20:15
Идем мимо Ионических островов. Миль сорок пять от Спарты. Представьте себе такую картину: ночь, звёзды, в море справа и по корме – огни судов. Корма ярко освещена и на ней сидит толпа, курит и слушает транзистор. Почти не качает, чуть слышно стучит дизель – один из четырех, делаем одиннадцать узлов. А прямо за бортом, в каком-то метре пенится и убегает назад тёмная вода. Смотрю на карту – балдею. Наш курс лежит (это я в штурманской) мимо Спарты, миль шестьдесят до острова Итака, острова Кефаля и так далее.
Странные названия, странная жизнь.
12:35 московское время, судовое время 10:35. Сегодня миновали второй часовой пояс.
20 января
Средиземное море. Чуть качает. Скоро будет остров Сицилия и чуть дальше – Италия. Двадцать пять миль до Сиракуз, пять миль до южной оконечности острова.
15:18
Мимо, всего в девяти милях идут берега острова Сицилия. Я долго смотрел в бинокль. Холмы покрыты низкой растительностью – это характерная и даже, пожалуй, основная черта. Дома, кажущиеся глиняными или из серого кирпича, несколько остроконечных зданий дополняют горизонт. Около берега с десяток рыбаков, на судах типа СЧС (средний черноморский сейнер). Как-то верится, что эти места очень старые.
Земля лежит как мудрый, мудрый и даже уставший человек. Да, Греция и острова Средиземного моря – колыбель нашей цивилизации.
Скорость у нас одиннадцать узлов, кэп обещал, что часам к пяти утра (это семь по Москве) увидим Африку.
***
Лежать в рубке, дышать свежим воздухом, слушать музыку. Смотреть, как в иллюминаторе качаются облака. Думать о разном – это ли не философская жизнь лентяя, а?
21 января
С утра видны берега Африки. Алжир или Тунис лежат в облаках. Средиземное море встретило нас у берегов Африки негостеприимно. Ночью был дождь, сейчас ветер постепенно развел зыбь. Нам еще везет – мы идем почти на ветер, и у нас только килевая качка. Всё равно китобоец ныряет как утка. Идем на двух дизелях, скорость четырнадцать узлов, температура 16°С.
Это место называется Тунисским проливом. Море серое, мелких волн нет, только периодически появляются валы и впадины, как небольшие долинки.
22 января
Чуть моросит дождь. Афины слева по борту. Видны снежные горы и селения по берегу. Бортовая качка довольно приличная.
14:25
Только что начали проходить Алжир, он на траверзе, слева. Идет мертвая зыбь, откуда-то еще – ветер. Бортовая качка достигает 17°. Мачта качается, тонкая, как спичка. У нас все держатся молодцом, кроме одного, тот травит (травит – блюёт за борт) – укачался.
16 часов. Ветер свистит в снастях, как живой. Брызги и верхушки волн летят дождем, сам дождь канул в море. Волнение моря пять-шесть баллов, ветра 7-6 м/сек. Крен достигает 25°. Это для китобойца еще семечки.
18:30
Ветер стих, но еще прилично качает. Море балла полтора. Разговаривали по УКВ – радиостанции «Корабль-3» со «Святогорском». Это сухогруз, идет в двадцати милях впереди на Гавану. Только что видели дельфинов, сначала их выпрыгнуло штук пять, но я видел только последнего, шестого. Тело вылетело из воды, серое с белым, метра полтора и нырнуло под нос судна.
23 января
10:50 московское время, местное 7:50, то есть судовое. Это значит у нас Гринвичское время, а оно на три часа позже московского. Море тихое. Справа, милях в девяти, видна Испания. Говорят, опять видели дельфинов. Включили станцию УКВ «Корабль» и оказалось, что впереди нас и позади два или три наших судна. Поболтали, устроили «обмен погодой». Вообще – приятно. Вот что интересно: все эти программы иностранные почти не слушаем, ищем что-нибудь советское, родное, пусть даже это разговорная станция.
Мыс Гама, Море Альдебаран – так называется западная часть Средиземного моря. Берега Испании в этом месте гористые. Горы упираются прямо в облака – так видно в бинокль. Вроде покрыты растительностью, но и голой земли много. Оказывается, этих дельфинов здесь до чёрта. Рулевой Виктор рассказывает, что встречаются и кашалоты. Утро, вода розовая, и они прыгают тоже розовые с серым. Дельфины вообще очень балдёжные, прыгают, играют, идут прямо под носом, сантиметрах в двадцати, выпрыгивают друг через друга и резко уходят в сторону.
17:00
14 смт. Хорошая весть. Мы идем с опережением графика и сегодня днем должны пройти Гибралтар. Уже справа по борту видать какой-то остров и скалу. Погода – ништяк, уже загорал.
17:50
Ура! Это, оказывается, знаменитая скала Гибралтар, а за ней и сам город. Справа, сзади и впереди штук двадцать разных судов. И наши, и контейнеровозы, и сухогрузы, и рудовоз. Прошел даже пассажир типа «Ивана Франко». Слева виден берег, а прямо – широкий проход. Этот Гибралтар очень красив! Виктор говорит, что там воды нет, и правда на скале видны шиферные пятна, по ним собирают дождевую воду. Скала по обе стороны – как бы из воды поднимаются белые небоскребы. Море синее-синее, небо еще сероватое. Ночью был дождь.
20:00 московское время. 17:00 смт. По обе стороны земля гористая, покрытая редкой растительностью, по горам раскиданы домишки. Смотришь, смотришь и вдруг видишь старинную башню или крепостцу. Горы сглаженные и только вдали в Испании – поострее и повыше. При проходе к Гибралтару мы долго смотрели, как турок обходит наше судно – советское. Он был немного побольше, труба повыше да две мачты. А у нашего – всего одна мачта. Орали, кричали, подбадривали, но… он всё равно обошел. Мы хоть и меньше всех, нас редко кто обгонял, всего два-три судна, да и то одно из них – наше. Так что мы этого турка держим на хвосте, иногда.
Виктор рассказывает, что на вершине скалы есть ресторанчик, к нему – подвесная дорога. На полпути можно высадиться, там обезьянник. Обезьяны лазят по деревьям без всяких ограждений, малыши – по туристам, просят есть, а старшие обезьяны метрах в пяти-десяти сидят и жуют. Было, что один турист погладил обезьянёнка, так большая обезьяна, которая только что сидела и жевала черт-те где, оказалась вдруг на спине туриста, стала рвать на нём одежду и кусать его. Шофер-таксист опытный был, марокканец. Он вылез, стал ругаться по-своему, снял туфель, и обезьяна тут же удрала. А если палками по ней колотить, ей хоть бы хны.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/irina-uralskaya/neumirauschiy-sneg/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения